О жизни в тундре, любимых национальных блюдах и рукоделии рассказала Светлана Хажеева, член Арманской поселковой общественной организации коренных малочисленных народов Севера.
— Родилась я в селе Анюйск Билибинского района, отучилась в школе-интернате. Родители были оленеводами. После школы жила в тундре с мужем. Мужа не стало, а так как в тундре нельзя одной было жить, я уехала в посёлок. Вышла второй раз замуж, родила троих детей. Работала уборщицей, занималась Билибинской районной ассоциацией — пропагандировали здоровый образ жизни. Потом подрабатывала корреспондентом «Золотой Чукотки». Так прошло семь лет. Старшая дочка подрастала, и я задумалась, что с моей зарплатой я не смогу детям дать образование. Взяла кредит, прилетела в Магаданскую область. За материнский капитал купила квартиру.
— Армань переводится как «Чистый родник». Нашему посёлку уже более 300 лет. Я член Арманской ассоциации. Решили с мужем, что как детей поднимем, всё равно вернёмся домой, в бригаду. Я умею выделывать шкуры, шить. Смогу выжить. Главное для женщины в тундре — выделывать шкуры. Обыденная работа — выделка. Для мужа — рыбалка, оленей пасти.
— Всё равно скучаю по тундре. От той жизни у меня остался бабушкин фартук. От бабушки он перешёл к маме. Когда мамы не стало, по праву наследства этот фартук ко мне перешёл. Думаю, воссоздам себе потом такой костюм эвенский. Здесь нет шкур, тряпичные делаем.
— У меня есть тётя Щербакова Мария Васильевна. Она всю жизнь прожила в тундре. Её называли Хозяйка тундры. У неё восемь детей, муж оленевод. Недавно мы очень гордились — по первому каналу её показывали. Президент её награждал, руку пожал, обнял, грамоту вручил.
— Братья у меня работают на трассе, передают оленину. Особенно люблю, когда присылают замороженную кровь. Варю кровяной суп. Рыба у нас — озёрный чир, хариус. Их обожаю. Сюда когда приехала, с трудом привыкала к красной рыбе. В тундре кушаем оленину, рыбу, ягоду. Мясо вырезаем, солим и сушим над костром. По-эвенски называется «халтышки». Это моё любимое мясо. Из рыбы — чир. Замораживаем, делаем строганину.
— Когда начинается осенняя рыбалка, мы проводим ритуал — «кормим речку», чтобы рыба к нам плыла. Убивали медведя, тоже совершали обычай — все кости собирали в одно место, голову клали на дерево. Он считался хозяином нашего рода. И сколько я была в тундре, ни разу на нас не нападал. Мы его видели, но чтобы напасть — как здесь медведи выходят к людям — там такого нет.
— С первым мужем однажды кочевали — был туман, темно. Но нужно было остановиться, переночевать, потому что олени выбились из сил. Встали на холмике, всю ночь уснуть не могли. Бродили. Рассказала маме про этот случай, а она мне говорит, что знает, почему так. Рассказывает, что кочевали как-то молодые, надвигался буран, темно было. Говорили им: “Переждите”. А они думали, что проскочат. Погнали оленей, их настиг буран. В темноте, не глядя, поставили ярангу. Спать легли, муж быстро уснул, а жена нет — слышит, кто-то вокруг яранги ходит, а потом наверх залезает. Видит — седой мужчина на неё сверху смотрит. Мужа разбудила, тот выскочил, начали драться. Жена закричала, скорее костёр давай разводить. Старик исчез. До утра ходили с мужем в стаде вокруг, спать не ложились. А утром увидели, что поставили ярангу на то место, где могила была.
— Я последняя чистокровная эвенка осталась — муж наполовину бурят, мать у него чукчанка. А у детей моих уже три крови. Был у нас фестиваль «Дыхание моря». Узнали там, что муж бурят наполовину, записали его в Бурятское землячество. И они предложили от землячества моему сыну поучаствовать в экорыбалке. Он занял третье место. Эвены знакомые смеялись ещё — я стою в эвенской одежде, сын — в бурятской, а буряты ходят гордые, хвалят его, говорят: «Вот, это наш бурят». Герман стоит, стесняется, говорит: «Я же не был в Бурятии». Так что так, в Армани тоже буряты живут.
По материалам МОООРК в рамках проекта «ЭТНОКНИГА Магаданской области: исчезающая действительность».